На открытии выставки работ Георгия Шишкина в Париже, в галерее близ Эйфелевой башни, побывали русский посол г-н Авдеев и знаменитый актер Жерар Депардье, чей портрет художник написал год назад.

В Европе, среди мэтров современного искусства, встать на собственное крыло непросто. Москвич сумел найти свою нишу. Одна его выставка была открыта в Каннах напротив Фестивального дворца, а четыре года спустя — уже в самом Фестивальном дворце. Там Шишкин представил свои “Русские сны”.

Георгий Шишкин всюду появляется со своей женой Татьяной, которая всегда вооружена фотоаппаратом или видеокамерой. Я спросила, где их свела судьба.

— Мы встретились с Татьяной в 87-м году в Москве, в Доме архитектора, на моей выставке, — рассказывает художник. — Я уже собирался выходить и в зеркале вдруг увидел девушку. Наши глаза встретились в зеркальном отражении и задержались.

— Скажите, а как Вы спервоначалу устроились в Париже?

— Я не стремился устроиться в Париже, просто надо было где-то остановиться. Я приехал в Париж, чтобы сделать выставку моих картин, а также посмотреть, что происходит в этом признанном центре искусств. Я предполагал вскоре вернуться в Москву. Но после моих выставок в Париже и Версале последовали предложения других выставок. Я задержался. И открыл здесь для себя… Россию. Именно в Париже я осознал себя русским художником. Это главное. Встречи со «старыми» русскими дали мне новый импульс для продолжения моих «Русских снов». Так во Франции я работал над картинами, посвященными России.

Что же касается жилья, сначала жил, где придется, бывало - у знакомых, но было неудобно. Снимал жилье. Потом моя выставка побывала в ряде стран, и это позволило мне купить в Париже квартиру. Район я выбрал тихий, около лаборатории великого Эйфеля. Когда-то в этих местах жили Волошин, Набоков, совсем рядом находится вилла, где жила балерина Кшесинская. Недалеко - русская церковь. В этом же 16-м районе, севернее, на улице Пасси жил Тургенев, а ближе к Трокадеро - Бунин и Шаляпин.

Я не рискнул сразу писать Париж. Мне захотелось понять его. Ходил по ночному городу. Сена все время бурлит, изгибы волн — как сплетение тел.

— Вы символист, Георгий!

— Нет, я не ищу символов. Прошлое живет в нас. В моем портрете Депардье в пространстве фона я изобразил Бальзака и Родена, потому что артист играл того и другого.

— Где Вы встретились с Депардье?

— Однажды на выставке он подошел ко мне и спросил: “Сколько времени Вы еще будете в Париже? Я хочу с Вами поработать”. Но следующим утром я должен был улететь в Ниццу на выставку. Депардье записал мне свой номер мобильного телефона. Вернулся я через полгода. Я позвонил — мы встретились. Оказалось, он живет недалеко от меня.

К встрече я подготовил большой кусок картона, закрепил его в подрамнике и внутренне настроился. Первый сеанс продолжался полтора часа. Мы встречались еще три раза. Между сеансами мне необходимо поработать. И я спросил его, будет ли кто дома. Он ответил: “Никого, но ты можешь оставаться здесь. В холодильнике все есть. Чай, кофе - тоже. Захочешь уйти — просто захлопни дверь. А если нужно будет вернуться поработать, вот ключ”. Мне было по душе его доверие, но я не воспользовался его предложением. У него - большая коллекция: скульптуры Родена, картины…

— Депардье и в жизни наивный простак?

— Таким его обычно представляют поверхностные репортеры. Я же увидел человека мыслящего, полного внутренней борьбы и поиска.

— Кого из великих французов Вы еще писали?

— Жана Маре. В 95-м году он жил рядом с Каннами, и я отправил ему мой альбом с письмом, в котором просил его позировать. Он охотно согласился, хотя снимался в это время в фильме Бертолуччи «Украденная красота». Мне не хотелось изображать его с привычной маской победителя. Я стремился подчеркнуть глубину его творческого потенциала. Я попросил его говорить. И за шесть дней работы над портретом Жан Маре рассказал мне всю свою жизнь. Причем его лицо менялось удивительным образом, переходя из одной крайности выражения в другую: он то хмурился, сдвигая брови, то заразительно хохотал, то на мгновение глубоко задумывался… Лицо его показывало все богатство образного перевоплощения. Еще меня поразила его необыкновенная скромность. Несколько раз он вопрошал как бы сам себя: «Ну почему судьба выбрала меня?» Боли в спине - результат неудачного трюка на мотоцикле - он принимал смиренно и терпел. «За успех надо расплачиваться», - утверждал он. В общении он оказался исключительно милым человеком, серьезным и вдумчивым. Я заметил, что Жан очень много курил.

— Георгий, мне очень нравится Ваш Смоктуновский — портрет поражает тишиной и внутренней гармонией артиста. При каких обстоятельствах Вы познакомились с Иннокентием Михайловичем?

- Он мне позвонил. Сказал, что видел мою выставку, что впечатлен. Спросил, куда он мог бы приехать позировать. Я предложил встретиться у него дома. Мне было интересно видеть Смоктуновского в привычной для него атмосфере.

В наш разговор вступает жена Георгия:

— Получается, что я их познакомила. Весной 88-го года в Доме кино проходила выставка картин Георгия Шишкина. Мы тогда еще не были женаты, мы, вообще, долго были «на Вы». Я ждала его у входа Дома кино, как мы условились, но он задерживался. На просмотр какой-то премьеры шло множество людей. Вдруг я увидела Смоктуновского и вспомнила, что Георгий как-то высказал мне желание написать его портрет. Иннокентий Михайлович проходил мимо меня, разговаривая с каким-то молодым человеком. Я не решилась бы к нему подойти. Как в забытьи, я только сделала несколько замедленных шагов вослед. Но тут произошло нечто неожиданное, необъяснимое. Смоктуновский повернулся и обратился ко мне: “Вы хотите пройти?” (Почему ко мне? Вокруг стояли люди, спрашивающие «лишний билетик».) — и на контроле, обняв меня и молодого человека с другой стороны за плечи, сказал: “Это мои”. Я поблагодарила его. Он любезно помог мне снять плащ и сдал вместе со своим плащом в гардероб. А когда мы поднимались по лестнице, я осмелилась сказать Иннокентию Михайловичу, что один художник хотел бы написать его портрет. Он тотчас отговорился: “Я не позирую, очень занят. Утром - репетиция, днем - съемка фильма, вечером - спектакль. И так - каждый день. А Вы поклонница его таланта?” - и он улыбнулся своей очаровательной улыбкой. Как только мы поднялись на второй этаж, я сказала Смоктуновскому: “Вот, кстати, выставка этого художника”. Так удивительно всё совпало. Лицо Иннокентия Михайловича стало вдруг серьезным. Он стремительно подошел близко к одной из картин, смотрел внимательно, подробно, затем отходил, смотрел издали, переходил к другой картине, к третьей.., а потом подошел ко мне и сказал, что хочет познакомиться с этим художником. «Я буду очень занят месяца три, а потом я позвоню ему. Я найду время,» - пообещал он мне. И позвонил. И осуществился этот замечательный портрет.

В Каннах на первом фестивале русского искусства Шишкин встретился с Инной Чуриковой и Глебом Панфиловым. Разговорились. Оказалось, что Панфилов и Шишкин жили в Свердловске в одном доме.

— Инна Михайловна имела уже неприятный опыт общения с художниками, поэтому позировать отказалась. Но, увидев мой набросок портрета мужа, воскликнула: “Я тебя таким знаю, Глебушка”. И поверила в меня. Я сделал ее портрет. Инна Михайловна пришла в восторг и призналась: «А я и не представляла, что это может быть так». Она решительно предложила: “Покажем портрет прямо со сцены”. Я нес тяжелый портрет в раме по набережной Круазетт. Инна Михайловна шла впереди. Ее в Каннах наградили кинопризом, а портрет стоял на мольберте в зале. Инна Михайловна сияла.

— Где теперь этот портрет?

— В Монако, у меня в студии. Я хотел бы показать его на выставках. В Монако я выставлялся с 96-го года: сначала показал 20 картин, а на следующий год к ним прибавились еще картины, в том числе триптих «Посвящение Русскому Балету Дягилева», где вокруг гениального организатора сплотились его сподвижники: Нижинский, Михаил Фокин, Карсавина, Александр Бенуа, Бакст, Жан Кокто, Жорж Баланчин, Стравинский, Пикассо, Леонид Мясин, Серж Лифарь. В 99-м году мои картины выставлялись в Оперном театре Монте-Карло, где Дягилев основал свою легендарную труппу. А в 2006 году моя выставка состоялась в Форуме Гримальди.

— Вам приходилось писать портрет принца Монако?

— Принц Альбер мне позировал, когда еще был наследным принцем.

— Царственная особа капризна?

— Что Вы — Альбер чрезвычайно милый и серьезный человек. Он предложил мне участвовать в благотворительной акции в пользу детей Африки, Индии и других стран. Эта акция была связана с концертом Паваротти. Торговый дом Кристис устроил аукцион работ 12 приглашенных мастеров. Все они были очень известные художники. Среди них я был единственный русский художник. Обо мне люди тогда еще мало слышали. И все-таки моя работа продалась очень хорошо и оказалась на четвертом месте после работ Армана, Ботеро, Матты и перед работой Фолона. Директор Кристис лично поздравил меня с успехом. Потом мне рассказали, как Паваротти пришел на выставку прямо с репетиции, он остановился у моей картины и произнес: «Я хотел бы иметь эту картину». Один бельгийский коллекционер очень хотел приобрести её. Но на аукционе отступился, потому что понял, что картину хочет купить сам Паваротти.

— Вы 10 лет живете за рубежом, но у вас российский паспорт.

— У меня и натура русская. В Москве живет наша дочь Анюта, поскольку мы с женой ведем почти цыганский образ жизни. Станет ли она художником, не знаю. Природа наделила Анюту фантазией и терпением. И за это спасибо природе.

* Автор статьи: Наталья ДАРДЫКИНА, Париж—Москва